Максим Грачев – выпускник Омского педагогического. Археологией он увлекся на первых курсах университета, сделал это своей профессией и уже на протяжении 20 лет каждый сезон проводит в экспедициях. Сейчас он руководит музеем археологии и этнографии ОмГПУ, преподает в вузе и возглавляет научно-производственный центр «Архео». Мы встретились с Максимом Александровичем и поговорили о возможности профессионального роста в археологии, о современной науке, молодых людях в профессии и о том, почему археология – это не про кидание земли.
– Когда Вы всерьёз увлеклись археологией?
– Я никогда не думал, что буду историком. Социальная неопределенность заставила идти меня по пути наименьшего сопротивления. На первом курсе я размышлял, чем хочу заниматься. Мне предложили историческую географию, я написал курсовую, немного разобрался в теме. После первого курса нужно было ехать на археологическую практику, а я не сильно горел желанием. Надо – значит надо, и я поехал на раскопки красноярского археологического комплекса в Усть-Ишимский район Омской области. Больше 13 часов мы туда добирались, я плохо понимал, куда попал. Проснулся утром, хорошо, солнечно, 1998 год. За время практики не было ни одного дождя, стояла жара +30. Цвет кожи у меня, как и у всех, был как у буренки. Мы привыкли ходить босиком, потом в городе было сложно носить обувь.
– И, конечно, археологическая практика повлияла на Вас.
– Да, эти 3 недели были очень важны для меня. Я понял, что в Западной Сибири можно заниматься научным поиском. В археологии ты сам добываешь источник, сам его обрабатываешь, сам проводишь значимые исследования. Это настоящий исследовательский процесс! Ты открываешь то, что еще неизвестно. Я – первооткрыватель! В первый день практики я нашел две ножевидные каменные пластины. «Я держу в руках Каменный век» – эта мысль сводила с ума. Практикой руководил Евгений Михайлович Данченко, который потом многих вел на курсовых и дипломах. Он очень яркий, интересный, харизматичный лидер, за которым хочется идти. С нашего курса многие остались в археологии.
– После практики Вы уже точно определились с научными интересами, стали заниматься археологией, написали дипломную работу под руководством Евгения Михайловича.
– Да-да. И был один интересный момент. Список источников в моей работе насчитывал всего 37 позиций. Это очень мало. Причем 6-7 из них были моими публикациями. Вот так нескромно. Занимаясь практической археологией, я имел возможность участвовать в конференциях, на которых собирались студенты-археологи со всей страны. Это был творческий котел, который заряжал на работу. Тогда я познакомился со многими археологами, с которыми поддерживаем связь до сих пор. Позже появилась возможность выступать и на взрослых конференциях в соавторстве с научным руководителем.
– Загорелись археологией, стали работать в этом направлении. А когда возникли первые подводные камни?
– Для развития археологии у нас очень ограниченные ресурсы. На такие исследования в региональных педагогических вузах выделяется немного средств. Но благодаря Евгению Михайловичу мы могли ездить в поля всегда, он находил и гранты, и международные проекты. После окончания университета я каждый сезон проводил в экспедициях. Непростая ситуация была именно с научными исследованиями.
– Сейчас Вы ими занимаетесь, значит, выход в то время нашелся?
– Да, я пошел дорогой в обход. Хотел остаться в профессии и решил применить свои знания в сфере охранной археологии. В России мощное законодательство в области охраны археологических памятников. Мы работали на больших охранных раскопках, спасали археологические памятники в Красноярском крае в зоне затопления на Ангаре. Работы длились несколько лет, я познакомился со многими археологами из Сибири. Так я стал экспертом в сфере охраны объектов культурного наследия. И сегодня я занимаюсь этим делом.
– Насколько широка география Вашей работы?
– Я занимаюсь обследованием земельных участков, на которых будут вестись различные работы. Работаю в нашем регионе, в Ханты-Мансийском и Ямало-Ненецком округах, в Красноярском крае, в Курганской, Томской и Тюменской областях.
– Максим Александрович, конечно, сегодняшняя археология отличается от той, которой Вы начинали заниматься 20 лет назад. Что представляет из себя современная наука?
– Археология становится разной. Сегодня я листаю новостную ленту в соцсети и вижу раскопки в другом регионе практически в режиме реального времени. Такого раньше не было, мы узнавали о них только на конференциях. Недавние раскопки, которые мы проводили в Горьковском районе, были на хорошем научном и техническом уровне. У нас есть квадрокоптер, который позволяет делать качественные фотографии для планов и составления 3D-моделей объекта. Мы давно работаем с тахеометром: точно фиксируем находки и детали объектов, скрытых в раскопе. Применение разных геодезических методов для нас стало нормой. Сейчас мы работаем только так – с хорошим техническим, электронным и программным оснащением. Да, сегодня есть и такая археология, где до сих пор нивелир ставят на пенёк, но современная наука технически развивается очень быстро.
– Благодаря чему это видно в первую очередь?
– Когда я выезжал в первые экспедиции, у меня был пленочный фотоаппарат, 36 кадров на одной пленке, 10 катушек в запасе. Отчеты о раскопках были скупыми и однобокими в сравнении с нынешними. Благодаря цифровой фотографии мы показываем объекты с разных ракурсов и в разных планах. Из таких фотографий мы составляем 3D-модели объектов. Возможность записывать видео выборки тоже раньше была недоступна. Точность фиксации – один из критериев качества работы – в последнее время выросла в разы.
– То есть современная археология – это про технические средства?
– Не совсем. Технические средства – это не суть науки. Научный поиск – это мысль. В настоящее время технический прорыв оттеснил научную мысль. Мы стали точно фиксировать, но реже стали проникать вглубь. Это стало уделом академической науки. Если раньше археологи активно работали в педагогических университетах, то в этом году только 5 педвузов проводят раскопки. Идеально, когда вузовская и академическая наука идут рядом. Сейчас мы стараемся преодолеть этот разрыв. Раскопки в Горьковском районе уже прошли на стыке двух областей. Для этого нужно было решить финансовые вопросы: средства, заработанные в сфере охранной археологии, перенаправить на академические исследования. Так сегодня поступают многие археологи, которые хотят развивать науку.
– С какими непростыми ситуациями сегодня сталкивается археология, кроме финансовых?
– Нехватка кадров. Единицы студентов на вопрос «А кем ты хочешь быть?» ответят: «Археологом». Молодые люди не понимают, что в этой сфере можно построить профессиональный путь. Находясь на периферии, студентам сложно представить, что в археологии возможно построение яркой карьеры, возможен рост и перспективы. Мы сейчас пытаемся сломать этот стереотип. Показываем возможность сотрудничества с разными российскими и зарубежными учеными. Археология – это не только землю кидать. В современной археологии можно программировать и заниматься 3D-моделированием. Здесь нужны разные люди.
– А сколько в среднем в год проходит экспедиций?
– Бывают экспедиции на 2 месяца. Это целый сезон. Бывает и 10, 20, 30 выездов на разные объекты за лето. Мы начинаем в мае, а заканчиваем в октябре.
– Как семья относится к таким длительным выездам?
– С женой я познакомился в экспедиции, она тоже закончила наш истфак. Во многие экспедиции и разведки мы ездим вместе. Она хорошо понимает, что у мужа такая работа. Но она всё равно иногда обижается, потому что я ее с собой беру не всегда. Если условия раскопок и лагеря позволяют взять с собой семью, то, конечно, мы едем вместе. Дети обычно не хотят после возвращаться в город. У нас взаимопонимание в этом вопросе.
– Максим Александрович, почему выбрали истфак Омского педагогического?
– Я поступил на исторический факультет не очень осознанно. Это были лихие 90-е, все хотели быть юристами и бизнесменами. Я из небогатой семьи, мог учиться только на бюджете. Мне в школе хорошо давались история и литература. Когда встал вопрос «А кем же мне быть?», родители предложили истфак. Моя мама – учитель, можно продолжить семейную традицию. Я без проблем сдал вступительные экзамены и поступил на бюджет в ОмГПУ.
– Какие вступительные у Вас были?
– У меня их было меньше, чем у других, потому что я имел призовое место на конференции, которое было бонусом при поступлении. Я сдал историю устно очень хорошо, а тест, на который давалось минут 20, я решил за 5 минут, спросил: «А это что, все вопросы?» – и вышел.
– Что Вам дал университет, а что мог бы дать, но не дал?
– Вуз дал желание развиваться, всегда получать новую информацию и самостоятельно учиться. Истфак обеспечил мне хорошую гуманитарную подготовку. Это позволило мне успешно реализовываться в профессии. Желание и способность к самообразованию помогают мне быстро воспринимать новые научные знания. Также университет дал мне контакты, которые до сих пор сохраняются. Я рад был бы послушать углубленные спецкурсы по археологии, по палеоантропологии, по методике, но это было и остается невозможным.
– Кому из преподавателей ОмГПУ Вы особенно благодарны за свой профессиональный путь?
– Евгений Михайлович Данченко привел меня в археологию и влюбил в науку. Борис Александрович Конников научил меня осторожности в формулировках. Его научная этика и такт бесценны. Светлана Викторовна Прищенко пробудила во мне интерес к выездам в другие регионы. С ней мы впервые оказались в Салехарде, она успешно расширяла мои горизонты.
– Какие находки и экспедиции считаете самыми значимыми в своей жизни?
– Уже давно я веду счет своей жизни по сезонам. Год жизни – это полевой сезон. Мой день рождения 10 июля всегда проходит в полях. Когда археологических сезонов уже больше 20, запоминаются не находки, а люди. Конечно, были интересные значимые находки. В красноярском археологическом комплексе мы однажды нашли останки человека с богатым поясом, чашу, горшки, подвески, нож в деревянных ножнах. Было и погребение человека с двумя кинжалами, которое мы спасли из-под экскаватора на Музейной улице в Омске. Эти находки яркие, интересные, они и становятся частью публикаций, но люди важнее.
Сейчас Максим Александрович в составе экспедиции находится в Новом Уренгое. В молодом городе не зафиксировано ни одного археологического объекта. Совместно с Новоуренгойским музеем изобразительных искусств ведутся поисковые работы. Раскопки на территории города проводились ранее только в зонах хозяйственного освоения, сейчас археологические исследования проходят в другой местности.
